От ненастья рукава

* * *

Коснешься тихо моего плеча,
Нет не уйдешь сама смахну с ладони,
И закушу как прежде удила,
Ведь я скакун – не цирковая пони

Но мирром запах губ и глаз твоих
И ладаном твои ладони,
И я Мадонной к алтарю,
Молитвою к святой иконе.

Вот ты ушел и меркнет гаснет свет,
Душа и тело все во мраке тонет,
Вдруг оказалось только стены, окон нет,
Закрыта даже дверь в рассвет,
И из щелей несет безжизненным покоем.
Не уходи, Божественный мой свет,
Коль нет Любви - Надежде места нет,
И Вера в гости не заходит,
И холод подступает к шее,
И капли крови падают на холст,
И за спиной привратники в ливреях
Уже готовят ржавый гвоздь.

31 августа 2001

Письмена

I

Светает.
Музыка Святая
Откуда-то Явилась Вдруг.

И отовсюду: из трюмо, кровати, кресел,
Из разверзающихся чресел,
Идут Слова.

Им даже сборщицы не надо,
Они уже как-будто знают свой порядок,
Его Я повторю.

Я только тихо прошепчу -
Как будто эти Знанья заучу,
Заре, бумаге и ночному фонарю.

Светло. И все: Заря упала,
Слова легли,
Я засыпала.

II

Мадонна в Люблино явилась мне,
Прозрачной глыбою часов явился Пушкин,
И Натали – прекрасною Кукушкой,
Со Лба Поэта вдруг спорхнувшей,
Прокуковавшей семикратно мне.

Под чуть неполною Луной
Твои глаза - мне Пятницей Страстной,
Под полною - Пурпурно Страстной,
Дорогой за ограду – Виноград
За безобразие и безразличие преград,
Любовь – Голубкою Прекрасной,
И снежным комом – Тишина
Я лишь снежинка в этом коме,

Гвоздем ты ржавым в Моем Доме,
Любви объявлена Война,
И мускусу и сладостной Истоме.

Черница Я,
Здесь постриг узаконен,
Я в Коме
Говорю:
«Я здесь Одна,
Здесь нет Любви,
Я остываю,
Любви объявлена Война
Любовь – Канва для Беззаконий.»

Обитель облаков – Душа
И полчищами Тамерлана
Опять Глаза

И полон так желанен,
И благовонием – Мороз,
И цифра Пять – букетом Алых Роз,
И каждый мускул в сладостной Истоме,
Авто – последнее купелью для Мадонны,
И Пятница - букетом Белых Роз
Венком воскресным для меня Воскресла.
Воскресшему иная Жизнь Дана.
Любовь – Канва для всех Творений и Законов.
Всему даны здесь Имена.
И Литерою - Письмена.

3 декабря 2001

* * *

Ни радости побед, ни жажды обладанья,
Ни трепета ночного ожиданья,
А лишь бездонная, безмерная тоска,
И в горле ком и струнка у виска.
Звенящая на яростном фальцете,
И душу рвут страстные звуки эти,
Но крылья есть, несущие над бездной,
И чаша есть с напитком неизвестным,
И надпись на кольце сияет рядом,
Я пью из чаши с вожделенным ядом,
И забываю все свои влюбленности,
И постигаю
Высший смысл любви в её неразделенности.

Март-апрель 2001

* * *

За все тебя прощаю Пилигрим,
За то, что мною ты любим,
За то, что тело отдаешь другим,
Не мне подаренные ласки,
За то, что был ты молчалив, как мим,
Когда я так ждала хотя б короткой сказки,
За то, что даже не могла сказать тебе,
Что значишь ты в моей судьбе,
За то, что ты тоскою бесконечной,
Всегда гоним по жизни будешь странник вечный,
За то, что ухожу, за то, что в сердце ты храним,
За все тебя прощаю Пилигрим.
Моя неутоленная любовь,
Мой свет в ночи и яростная боль.

Весна 2001

Шафрановый вечер

Шафрановый с сиренью вечер,
Мне тихо лег на грудь и плечи,
И капля пурпура лучом последним догорала,
И полная взошла луна,
И пряный запах флоксов из окна,
Акафистом вдруг строчка зазвучала…
И нет конца пути, а есть всему начало,
Шафрановый с сиренью вечер,
Что так томит и грудь и плечи,
И капля пурпура, что в кровь упала,
И пряный запах флоксов из окна,
И полная холодная луна,
Что в бездну двери открывала…
И нет конца пути, а есть всему начало.

3 сентября 2001

Не говори

Не говори мне горькие слова свои,
Что не достоин ты моей любви.
Когда я Финистом лечу в твое окно,
Как больно ранят эти звуки,
К тебя протягиваю руки,
А иглы слов вонзаются в чело.

Не говори, прошу не говори,
Молчанье-золото сегодня подари,
И может я касанием своим,
В союзники беря глаза твои и руки,
Смогу развеять все сомнения твои,
И не услышу больше эти звуки.

Не говори прошу, не говори.

6 октября 2001

Видение

Всему начало дверь,
Открылась мне она,
Пастушка-девочка стояла у порога,
Одета просто, но нисколько не убого.
Я вопрошаю: «Девочка кто ты?»
Она молчит и улыбается в цветы.
Ты так мила, проста, чиста,
Попробую узнать лишь имя,
Но не могу я разомкнуть уста,
Уже предчувствием томима.
Прошу тебя уйди, оставь меня,
Молю пройди незванная ты мимо,
Здесь у меня покой и тишина,
Она стоит столпом, неумолима.
Бежать. Но шаг на встречу делает она.
Что чувствую? Ты жало мне вонзила,
И разлила елейный яд.
Я и Она уже неразделимы.
Как больно, яростно и сладко,
Звериная живет во мне повадка,
И мудрость озарения дана,
Я соткана из яда и огня,
Я распадаюсь, я себя теряю,
Но силу вещую, пространство обретаю,
Исчезли дом, и дверь, и стены,
Но не ищу я им замены,
И шалая взлетаю с тротуара,
И об одном - не загаси свечу,
И не являйся в сны мои кошмаром,
Не яблоком я облаком лечу.
Уже божественны и взлеты и паденья,
Неведомы ни страх, ни сожаленья.
Во мне уже бессмертная Мария,
Перед распятьем с богом говорила,
И от нее один урок -
Мне лучик яростный в висок.
И я покинула пространства шара,
Во мне иная тема зазвучала,
И новое пространство пирамида,
Я не Мария, я - Изида,
Сметающая все, что чует на пути,
Чтобы возлюбленного снова обрести,
И руки окунает в вечность,
И на ладони - бесконечность !..
И ощущение пути,
О Господи, позволь его пройти.

Неподсудная

С.

Да не судите Вы о Натали!
Рифмуя мило «Натали», «в дали», «в пыли».
Другие мол: «гуляла» - «не гуляла»,
Что в ней ни красоты и ни ума,
Да и стихов вообще не понимала,
Да хоть с ногами к ней под одеяло,
Достоинство!? Она сама.

Да что вы знаете о Нем и Натали,
Здесь даже дело не в божественной любви,
Был у нее и свой удел и свой предел,
Не нам судить сколь много это или мало,
Судить её ему лишь подобало,
Но и судьей не может быть Поэт,
Она в нем плоть и строчку зажигала.

Штрихами

Порог
Не чую ног
Вхожу
Еще без слов
Улыбка из цветов
Каков
А на строение не ах
В твоих глазах печаль и страх.

Эпиграмма. Дорогие мне строчки

С тобою вместе мне явилась Муза,
Но ты мне кто - награда иль обуза.
Ты, друг, похож на чемодан без ручки,
Ни бросить не могу, ни унести.
Я на листе рисую закорючки,
О Господи! Спаси и просвети!

2001

Эпиграмма. Домашнее задание (экспромт)

С.

В тебе прекрасно все и ново,
В карман ты никогда не лез за словом,
Но вот сегодня мат твой резанул мне уши,
Не то, что б не хочу его я слушать,
Знаком и мне сей веский аргумент,
И мне знакомо даже состояние,
Когда других уж слов в запасе нет,
Но вот те друг домашнее задание,
Учи слова, быть может по слогам,
Как в детстве, помнишь,
Ма-ма мы-ла ра-му,
Не хочешь же в ответ
ты слышать тоже все про мам.

13 сентября 2001

Эпиграмма

Дружок налачил ты макушку,
Но все равно там лысина видна,
Посеял волосы ты на чужих подушках,
Вон там во дворике ты видел купола?
Тебе болезный с ярмарки пора,
А ты напудренный и полный жиденького оптимизма,
На старом БМВ въезжаешь в «Лавку жизни».

Эпиграмма

Жену зовешь вульгарно «мамкой»,
А бандершу знакомую почтительно «мм-адам»,
Детишек - «отпрыски», работу – «лямкой»,
А кто во всем ты этом сам.

Июнь 2002

* * *

С.

Не верю, что вершина высока,
Её возьму я без экипировки,
Мне не нужны не карабины не веревки,
Мне в добрый путь горящая строка.
Над пропастью иду я без страховки,
Гляди, на твой кристальный лед,
Легла моя горячая рука.

3 сентября 2001

* * *

Март куражится, как ухарь,
Снег напополам с дождем,
Льется с неба медовуха,
Может спрячемся, уйдем.

Может вместе под навесик.
Нет, постой, я не права.
Заливает синевою
От ненастья рукава.

Март куражится как ухарь,
По колено дуромой
И на сердце медовуха,
И не хочется домой.

18 Марта 2001

* * *

Дурные дни. Всё как в тумане,
Ни на верху и ни на дне,
Все мысли - кашалот по пьяни,
На перископной глубине.
Подкову старую держу,
Гляжу на ржавчину упрямо,
Быть может здесь свершилась драма,
А может рыцарь на коне.
Взял обронил её в бурьяне,
На счастье дурочке, как мне.

Карта вин

Я о глотке воды прошу,
Не залпом, медленно вкушу,
Не надо бурь и ливней грозовых,
Глотка достаточно мне с рук твоих.
А нет воды – что ж дай вина,
Коль молодое – то до дна,
Ах кто его не любит и не пьет,
И в честь младую праздник каждый год.
Младые вина так недороги, легко пьянят,
Но послевкусия тончайший аромат,
Что на губах и на душе оставят след,
Им не доступны друг мой нет.
Такой божественный букет,
Лишь только время раскрывает.
Хочу отведать Шардоне и Эпиней,
С ладони трепетной твоей,
А можно немладого мне Шабли,
Оно и маслом и орехом освежит уста мои,
Коль их отведать мне не дашь,
Налей мне раритетный Эрмитаж,
А если просто, без особого искусства -
То дай веселого Ламбруско,
Коль нет вина – тогда мне водки русской,
А водки нет – вкушу крепчайший бренди,
Что помогает не одной беседе,
А можно и напористый шотландский виски,
Хотя мне запахи его не близки,
Но лучше коньяка отведать дай мне вкус старинный…
Что хочешь дай,
Но не давай мне уксус винный

14 сентября 2001

Москва-854

Рифмой нестройною праздник идет по Москве,
Рифмой нестрогою.
Где-то полощется странное, акварельное
«День города».
Огнеглотатели на Арбате,
А в переходе рукогадатели,
Девочки в мини-бикини дергаются на эстраде,
А рядом какие-то глазеющие, щурящиеся дяди.
Детка тянет котика на веревочке,
Дергается на веревочке котик.
Да не тащи его милая детка,
Вот бы тебе, птичка малая,
Воду и зернышки – и в клетку.
Инок нечесаный клянчит копеечку,
Инок нечесаный - он не юродивый…
Странный какой-то в Первопрестольной
День города.
И только небо над Москвой -
Ах, какое живое, мятежное небо:
То синевой, то дождем,
То как у Эль-Греко над Толедо.

02 сентября 2001

К музе

I

Простите, я не умерла,
Рывком из внутреннего круга,
И только Муза - верная подруга,
Меня хранила и вела.

Распластанная я спала.
Не может умереть земля,
Она лишь только силу набирает,
Когда во тьме холодная одна.

И зерна, брошенные в зиму,
Ростком красивым проросли озимым,
И наяву плечом легла, нет, не рука –
горячая строка.

Наперсница, сестра, хранитель - Муза,
С тобою дышится и пишется легко,
Пусть даже кровью - не коровьим молоком.

Записано: 8 сентября 2001

III

Да что ты смотришь с укоризной,
Вчера лишь лебедью плыла
И даровала два крыла,-
А ныне - даже взгляд сплошная тризна.

Вчера полет мне даровала
И диктовала, диктовала
Да так, что я писать не успевала,
А ныне сомкнуты уста.

А ныне старою иголкой патефонной,
Мелодией и звуком не знакомым,
Прохладою казенных комнат,
И холодом мне с каждого листа.

Где мед, что янтарем мне на уста?
Что так струился медленно во мрак,
Чеканил ритм, и делал тверже шаг,
И падал в лоно белого листа.

29 ноября 2001

IV

Безумный блеск почти туберкулезных глаз.
Обличье ангела, повадки страстной жрицы.
Приходишь в неурочный час,
Явлениям твоим не устаю дивиться.

Ты «Ад» и «Рай» продиктовала Данте,
С тобою чистый гений Александра говорил,
С тобой беседовала Анна,
У мрака ею же очерченных могил.

Приходишь то в наивном умилении,
То с мудростью достойной праотца,
Но никогда и тени сожаленья,
Не соскользнуло с твоего лица.

Из степного цикла

1. Как хочешь назови меня

Как хочешь назови меня,
Любое можешь дать мне имя,
Но никогда не сравнивай с другими.

Не сравнивай меня с сестрой моею старшей Анной,
Святою грешницей и богомолкой окаянной,
Нет я не Анна, и не птица вещая Марина,
Другое от рождения дано мне имя.
Я женщина, я грешница, святая.
Я тоже цену и любви, и страсти знаю.

Наверно в детстве, самого пути начале,
Не мать с отцом, а Музы колыбель качали,
Чтобы потом в не лучший жизни миг,
Я вспомнила их чистый слог и стих.
Ну а чуть позже, ночью майской,
Меня околдовали звуки птицы курской райской,
И стрункой зазвенели у виска,
Чтоб по свету гнала меня тоска.
А августа багряные зарницы,
Прокрались в кровь, преодолев ресницы,
Ну а потом степной дурман, полынь и ковыли,
Вскормили сердце для неистовой любви.

Как хочешь назови меня.
Я для тебя могла бы быть Ювентой.
Увенчанной одной лишь только лентой.
Согласна я на кроткое Даная,
Что в заточении жила страдая,
Но чтобы изредка спадала одиночества завеса,
И обретала своего Зевеса.
А хочешь назови меня Юноной,
Богинею единственной, законной.
А можешь волоокой и ревнивой Герой,
Большою умницей, но и большою стервой.
Селена, Ника, Геба, Мнемозина.
Любое можешь дать мне имя,
Но никогда не сравнивай с другими.

А лучше, мой желанный друг,
Укатай шлейфом глаз своих и губ
(И даже бесконечностью разлук),
Чтобы к тебе и парусом и Волховою,
Прийти с закатом - улететь с зарею,
Когда нутром я вдруг почую бурю,
Меня не окликай и не зови
(Сама примчусь, тоскуя по твоей любви),
И не кричи мне вслед, что это только снится,
Ведь не услышу я слова твои,
Я в это миг степная одинокая волчица.
Ноздрями чующая и полынь, и ковыли,
Зрачками желтыми - багряные зарницы,
Что пурпуром, горят в моей крови.
О как мне сладок этот дикий мед,
И этот взлет из внутреннего круга,
Пусть сзади шепчутся, что все безумством отдает,
Ты вспомни надпись на кольце, что все пройдет.
Почувствуй ты, что чувствует она,
Нет не любовница и не подруга, не жена,
А та, что по степи широкой мчится…

Как хочешь назови меня,
Любое можешь дать мне имя,
Но никогда не сравнивай с другими.

29 сентября 2001

2. Да не жалей меня ты, не жалей

Да не жалей меня ты, не жалей,
И чисто женского ты не желай мне счастья,
Ты знаешь что такое по степи широкой мчаться?
Не знаешь? Лучше мне вина налей.

Сегодня я тебя жалею,
Что не поймешь? А я тебя пойму,
Когда я падаю к тебе на шею
И вся в глазах твоих тону.

Нет не на шею, а в степные ковыли,
И небом для меня глаза твои,
А я? Я вечною землею,
Распластано парящей под твоей рукою.

Во мне огонь -
В тебе же нет священного огня,
Не обожгись, возьми, не загаси меня,
И может я тебя согрею.

И вместе мы в степные ковыли,
И небом для тебя глаза мои,
А я? Я вечною землею,
Распластано парящей под твоей рукою.

6 октября 2001

3. Сон

Как я плакала нынче во сне,
Убивали степную волчицу,
Как такое привиделось мне!
Как такое могло мне приснится.

Не убили её наповал,
Не попали ей в лоб или в шею,
И на быстром бегу не догнав,
Не порвали ей сонной артерии.

А немножечко шкуры содрав,
Что-то в сердце степное влепили,
Так что милые запахи трав,
Её рану уже не лечили.

Не убили её наповал,
Что-то острое в сердце вонзили,
И немножечко шкуры содрав,
Умирать её в степь отпустили.

И от боли такой обессилев,
Она пала в ей милой степи,
Мухи тело её облепили,
Только кто-то шептал ей - терпи.

А глаза, ах какие глаза
На меня в те минуты смотрели,
И вселенская боль и тоска,
Что жила в них с степной колыбели.

Как летела она, как неслась,
Отлежавшись в ей ведомой яме,
За добычей тихо кралась
И дышала она ковылями.

Как летела она, как неслась,
Полнолуние душу слепило,
И не делала в зиму запас,
И все думала пуль не отлили.

Как могла подпустить чужака,
Что нанес, пусть и нехотя рану,
Была слишком великой тоска?
Или может объелась дурмана?

Но скажи, что тебя подвело,
Может стало подруга старее,
Что и верхним и нижним чутьем,
Ты в охотнике чуяла зверя.

Кто смертельную рану нанес,
В ком отчаянно чуяла волка,
Был наверное охотничий пес,
Полукровка он был, полукровка.

Ах, степная подруга моя,
Как зияет мне рана твоя,
И саднит мне неистовой болью,
Если можешь вставай, залижи,
Залижи её волчьей слюною.

Как я плакала, даже не верю,
Убивали степную волчицу,
Что охотника спутала с зверем,
Как такое могло мне приснится.

А быть может здесь промысел есть,
Сон не может ведь быть слишком долгим,
С кровью чище слагается песнь,
И другая споет её волку.

………………………………
………………………………
………………………………
………………………………

Я лежала все ж так не поняв,
Убивали степную волчицу,
Ах, как горестно плакала я
И гадала, что явь, а что снится.

Провела я по телу рукой
И сраженная яростной болью,
Поняла что под левым соском
Истекаю я алою кровью.

Я лежала в слезах и в бреду,
Я лежала в кровавой постели,
Ах, как ныло, саднило в груди,
Только б мухи насесть не успели.

6 октября 2001

Богомолица

Юная богомолица:
Тельце хилое, к земле клонится.
Тельце хилое, да нескладное -
Сотворение чисто адово.
Ты зовешься людьми убогою,
А душа-то чистейшая, богова.

Не клонись ты вишней-черешнею,
Да не можешь же быть такой грешною,
Ах, какие грустные глазоньки,
Не видала ты что ль любви ласковой,
А любили тебя все жалеючи,
Ты как в клетке жила канареечной.

А вокруг перегар смешан с ладаном,
Ах, как сердце щемит – так и надобно.

Сергиев-Посад, октябрь 2001

* * *

С паломницей, чье дивным знаком
отмечено высокое чело,
Не говори ты смело, как оракул,
Что ей от слов твоих, что кот наплакал,
Хотя слова твои, быть может, ремесло.

Под складками одежд полупрозрачных,
коль плоти не увидишь – не спеши,
Представить вдруг её на ложе брачном,
Или на узеньком участке дачном,
И «чур меня», поспешно не шепчи.

И усмири свою несносную гордыню,
Она пришла тебя не соблазнять,
И не выпытывай её ты имя,
Она привыкла имена менять.

* * *

Ах, первая любовь, цветочная пыльца,
Ты кровь к лицу,
Ты кровь с лица.
Ты лишь предтеча утренней зари,
Ты ласточка в лазоревой дали,
Ты первый, робкий промысел Творца.

Последняя – ночные фонари,
И обжигающий огонь в крови,
Неясное предчувствие конца,
Ты мед к лицу,
Ты лед с лица.
Ты astrum, звездная пыльца,
Ты высший промысел Творца.
Он также озаренно страстен был,
Когда не Землю, а Двоих творил.

А что меж Вами?
Смутно полог дня,
Он укрывал, но не согрел меня,
Не помню этих летних дней моих,
Лишь только первый и последний миг.

Сергиев-Посад, сентябрь 2001

Дивный сон

Какой короткий, дивный сон,
Как быстро мне приснился он,
Я девочка с гусями на лугу,
Вот гусь мой серый,
Вот любимый белый, как в снегу,
Желтеют одуванчики с лапчаткой,
И вербы сломанный листок повисший тряпкой,
Ловлю ладонями я солнечный игривый мячик,
Что отражается и плещется в пруду,
Все ноги в «ципках» и прилипла пьявка…
Ах, нет уже по шляху я широкому бегу,
Пою, чтоб воздуха от вздоха
И до вздоха мне хватило,
И гонит по свету неистовая сила,
Я многое хочу, и многое могу,
И страстен взор и властны руки,
Свежи и запахи и звуки,
Но подсознанья кружева
Сплетают мне тела в слова,
Внизу мирская канитель…
Ах, что сентябрь, а не апрель?
Я застываю на бегу,
Я каплей крови на твоем снегу,
Тянусь к теплу,
А дотянуться не могу…
Какой короткий, дивный сон,
Как быстро мне приснился он.

Сентябрь 2001

* * *

Воздух дурманен
В Ясной Поляне,
Светел и чист,
Как белый лист.

Здесь, как олени,
Старые тени,
Нет среди них
Только двоих.

В глянец музея
Жадно глазею:
Фото и вещи
Смотрят зловеще.

В книгах, витринах,
Лампах, картинах
Тех не нашла -
К кому я пришла.

Кто же вы были?
Что вы любили?
Софья и Лев,
Кротость и гнев.

Я вся дурея
В сад по аллее,
Листья шуршали
В нежной печали.

Сентябрь 2001

* * *

Мне эта осень – Бабий Яр,
В душе огонь, в крови пожар,
И чьи-то страшные глазницы,
Глядят мне в душу сквозь прикрытые ресницы.

Уж лучше честно, пригласи меня на казнь,
Да, зарекалась кольца рыжие не красть.
Ты будешь мне судьей и адвокатом,
Суди! Грешна! Люблю! Я виновата!

Когда в твоих глазах, как зеркала,
Неведомы ни стыд, ни боль, ни страх.
В душе огонь, в крови пожар.

Мне эта осень – Божий Дар,
Твои глаза, и губы и ресницы,
Строкой ложатся на страницы.

Сентябрь 2001

* * *

С.

Не пей воды ты с моего лица,
В ней споры есть, что бесконечно древни,
Не лечат их ни снадобье, ни время –
Болезни этой нет конца.

Когда-то их мне даровала Гея,
Когда по лугу бегала босой,
Их Эрос орошал, хранил Старик с Косой,
Эрэб и Никта прятали до время.

От них не спрячешься ты под уютный быт,
Под суетность любых профессий,
От них лечило множество конфессий.
А зараженный все равно был болен иль убит.

* * *

В твоем лице есть что-то странное,
Чеканен профиль, взор красив…
Но только до нашествия Мамаева
Таких, нет не рожали бабы на Руси.

Славянский лоб, а скулы от татарина,
Ах, жаль, об этом некого спросить,
А если б их спросили – долго маялись,
А после только стали голосить.

В твоем лице есть что-то странное,
Чеканен профиль, взор красив…
И по таким с нашествия Мамаева,
Наверно сохли бабы на Руси.

6 января 2002

* * *

«Узнают коней ретивых,
по их выжженным таврам.»

А.С. Пушкин

Успокой же ты душу мою, успокой,
То мне дикая страсть, то святая любовь,
То крадусь я, чуть видной звериной тропой,
А то вдруг подавай монастырский покой.
То как конь необъезженный - прочь седока,
Чтоб меня не трепала чужая рука,
Полнолуние душу нещадно слепит,
В холод воду студеную хочется пить,
А в жару не хватает мне жара огня:
Успокой же меня, успокой же меня.

А быть может не надо? Постой же, постой,
Встану я на уютный и теплый постой,
Станет глаже, причесанней грива моя,
У кормушки смирехонько встану вдруг я,
Будет кто-то трепать по загривку меня,
Вспоминая того ретивого коня.
И зачем же мне этой постылый постой,
Нет не надо! Постой же, постой же, постой.

Сентябрь 2001

В моем доме нет сегодня окон

Я сижу у окна. За окном осина.

Я любил немногих однако сильно

Иосиф Бродский

В моем доме нет сегодня окон -
Окна заколочены теперь.
Пусть моя душа в потемках сохнет,
Коли тошно -
Пусть как все, шагает через дверь.

А то ишь, повадилась шалунья,
Ждет тоскливо сидя у окна,
Только наступает полнолунье,
Шасть в окно - и нет её,
И где она?

А потом приходит на рассвете:
Голодна, устала и томна,
И зачем мне ожиданья эти
У раскрытого в безумие окна.

А потом еще чего-то вспомнит
Так, что тело пробирает дрожь,
Не хватает что ли тебе комнат,
Врешь голуба, больше не уйдешь!

А она все гладит подоконник,
А она глядит куда-то Вне,
И все шепчет, шепчет голосом мне томным,
Льет слова раствором мне бетонным:
Об одном – о запертом окне.

15:00, 5 декабря 2001

Желтый ангел

… И падал дождь, так в зиму неуместно,
По городу гуляла суета,
Мне в городе моем тоскливо стало вдруг, и тесно,
И холодно,- моя душа или его пуста.

Реклама зазывала суетливо,
Навязчиво сулила сразу все и всем:
Духи, машины, шоколад, меха и пиво -
Зубато щерилась, давясь богатством тем.

Но желтый ангел, как бы ниоткуда,
Из полуосвещенного моста…
Какое маленькое, желтенькое чудо -
Живое, не с рекламного щита.

Подошвы толстые, чуть стоптанных ботинок,
Пушистый локон золотист,
В пакете желтом и прозрачном - мандарины,
И желтой шапочки смешной с помпоном лист.

И пес безродный ангелу махал хвостом,
И ангел плыл, неспешно, над мостом,
Он бережно держал безделицу в руке:
Звезду стеклянную для новогодней елки,
(Наверно к празднику он шел безумно долго,)
Но как же улыбался он звезде,
И весь светился. Я забыла обо всем,
И замерла, и вздрогнула. Потом,
Когда видение уже исчезло.
Как в городе моем безумно много места!..
Плыл запах мандаринов над мостом.

Записано: декабрь 2001

А знаешь…

А, знаешь, я еще жива.
Откуда знать тебе,
Что мне хватило силы,
Свинцовое ненастье рукава
Заполнить бирюзой и чем-то синим,
Холодным, липким наподобие пота.
А, знаешь, у души своя работа.
У памяти свои суды,
Пусть в розыске,
То не моя забота,
Все самые желанные плоды.
А, знаешь, я опять права.
Внизу кипит весенняя Дудыпта,
То, почему ко мне прилип ты,
Решило сердце, а не голова.

Лето 2002

* * *

Открываю окна в полнолунье,
Холодком знакомым отдает.
Ах, да здравствует душевный голод!
Ах, да здравствует его спасительный черед.
Крылья достаю, хоть запылились.
Кто сказал, что людям крыльев не дано?!
И не верю, что летать я разучилась,
Улетаю, в звездно-лунное окно.

Лето 2002

* * *

Ты мне больше не нужен,
Уходи же скорей,
И не стой больше тенью
У моих ты дверей.

Я уже с покаяньем,
Ты же сделал, что смог.
Уходи, мой желанный,
Вот те Бог, вот порог.

От чего, мой незваный,
Так нерадостно мне,
Что твой профиль чеканный
Не мелькнет вновь в окне.

Уходи, окаянный,
Ты не нужен теперь,
Но как будто случайно
Не запру на ночь дверь.

7 декабря 2001

* * *

Болезнь прошла - вздохнув я поняла.
Холодной осенью так тяжелы болезни,
Но колкий снег и воздух твой, зима.
Наверное будут для меня полезны,
А там недалеко до Рождества,
И запах чуда, запах колдовства,
И та дорога, что лекарством ото всех болезней.

21 октября 2001

* * *

Ты сделал мне больно,
Но что такое боль? Явление временное.
От вечных страданий меня уволь-
Я теперь пением.

Ты что-то говоришь еще,
Но что такое слово? Святая мироздания основа.
Не трогай пожалуйста святого.

Ты теребишь прошлое,
Но что такое прошлое? Это фетиш.
Теребить фетиш прошлого – это пошло.

Ты злишься непониманием,
Но что такое непонимание? Это бремя,
От которого не разрешает время.
Ты и со временем не поймешь
Марининого «Разговора с гением».

Январь 2002

Ночное шоссе

Вновь колеса несут к разлуке,
Не в своей я мчусь полосе,
Сколько радости, сколько муки
В этом мокром московском шоссе.

Чутко я ловлю на асфальте
Запах степи и ковыли,
Вмиг меняется мое платье
И глаза желтеют мои.

Полукровка я, полукровка,
Что я делаю на шоссе?
Я ручная, но с кровью волка -
Мне бы мчать в степной полосе.

Написать бы мне что ли повесть,
Или может лучше эссе:
Что такое шальная скорость,
А душа лепестками в росе.

Вновь колеса несут к разлуке,
Не в своей я мчусь полосе,
Сколько радости, сколько муки
В этом мокром ночном шоссе.

Октябрь 2001

* * *

Как просто
Вот летит снежинка.
Как сложно
Но в руках её не удержать.
Как быстро
На щеку легла дождинка.
Как медленно
Течет с нее вода.

21 октября 2001

Я уезжаю в Валаам

Я уезжаю в Валаам,
Придите Вы ко мне стихи послушать,
Я уезжаю успокоить душу,
Ну а стихи я оставляю Вам.

И пусть у Вас немножечко болит,
Что Вы не поняли какой-то строчки,
Я чистотой и радостью молитв
Хочу поставить в этой сладкой песне точку.

Я уезжаю в Валаам,
Коль не хотите можете не слушать,
Я уезжаю успокоить душу,
Ну а стихи не брошу к Вашим я ногам.

И пусть у Вас немножечко болит,
Что Вы не поняли какой-то строчки,
Я чистотой и радостью молитв
Хочу поставить в этой страстной песне точку.

Я уезжаю в Валаам,
Коль не хотите можете не слушать,
Вчера в стихах я изливала душу,
А завтра их издателю отдам.

И пусть у Вас немножечко болит,
Что Вы не поняли какой-то строчки,
Я чистотой и радостью молитв
Оставлю Вам лишь желтые листочки.

Осень 2001

Я возвращаюсь

Нет, не могу сказать рука,
Скорей крылатая десница,
Меня несла к тебе издалека,
Так, что мороз по коже,
Леденела поясница.
Ну а чуть позже...
Что же было позже?
А позже было таянье снегов
И полноводье, половодье,
Казалось, лето не имеет берегов...
Я возвращаюсь на кривой подводе,
Со мною лишь разносчица даров,
Неспешен шаг, нетороплив возница,
Но не скажу, чтобы суров.
И тот полет мне продолжает сниться,
Одна досада - слишком много комаров.

* * *

На доступную мне глубину,
В омут, в чувства, в потоки, в пучины,
Здесь порывом срывает личины,
Рассчитать здесь нельзя, здесь ко дну,
Если выбрал неверно глубины.

* * *

Закутаны в память цветы
Горенья, прозренья и боли,
У пьесы расписаны роли:
Сыграли – подмостки пусты.

У пьесы расписаны роли
Конечно же все наперед:
Вот жизни-актрисы поклонник,
Вот дремлет пресыщенный сноб.

Вот день открывает вертеп:
Чудесный, цветной балаганчик,
Соседский пронырливый мальчик-
Собачку с прогулки ведет…

…Рождественской стужей бредет
Январь по пустым переулкам,
Своим завыванием гулким
Он бьется в души переплет.

Закутаны в память цветы
Горенья, прозренья и боли,
У пьесы расписаны роли:
Сыграли - подмостки пусты.

Январь

Уже другого не дано,
Все было только так, как было,
Я билась Финистом в закрытое окно
И на луну волчицей выла.

Все было только так, как есть,
Сугробами весь свет завален,
Он ровно падает, как спесь,
На чистоту горячечных проталин.

С ума сходила, сбросив платье,
То в жарком омуте, то в ледяной воде,
Сама всходила на распятье
И не противилась ни чувствам, ни судьбе.

Не с вялою слезой коровьей,
А с тем, что раз дается и не всем,
С Пречистой, именуемой Любовью,
Что для иных за рамками привычных схем.

Летело ль, падало ль? Но все мирские звуки тише,
Но лишь заметила - внизу остались крыши.

III

Чернела ночь чернилами прощенья,
И день чернел разводами чернил,
Ты растворялся, становился тенью
Подъезда и души ажурностью перил.

И уходил в небытие, в забвенье,
Оставив на душе какой-то странный свет.
Летело вслед чистейшее прощенье
Твоих сомнительных побед.

Я пала пред тобою на колени,
Не в унижении, не в грехе,
А просто поднялась на новые ступени
Оставив зерна, не оставив места шелухе.

Зазеркалье

Я бросила тебя в память,
А память небытиё,
Осталось за зеркалом пламя,
В словах – отраженье твое.

Быть может сама в Зазеркалье?
Иль вазой китайской живу,
Причудой восточной эмали,
Совсем неуместной в хлеву?

Рождество

… И укрывшись в метель Рождества,
Возвращаюсь от всенощной к дому,
И жую еще службы солому,
Псевдонищих из псевдопоста.

Но златою звездою горит
Что-то там высоко над метелью,
Над Рождественской службы пастелью,
И со мною одной говорит,

И утро: в золоте хрусталь, стекло.
Все просто и божественно красиво-
На землю опустилось Рождество
Закономерно и неторопливо.

И новым зданьем – Спасом на Крови
Идет душа к младенца изголовью,
И все вчерашние сомнения свои
Минутным столпничеством моет.

Без названия

Зачем же мне в твои глаза смотреть?
Что я увижу там такого,
Что сердце вновь заставит замереть,
Исторгнув из души спасительное слово.

Я сфинкс, я глыба, я скала,
Я поднялась, но я окаменела,
Пришел бы ты, когда песчинкой я была,
Теперь песчинка ты.
Не вижу я ни глаз твоих, ни имени, ни тела.

Не ты теперь, а Бога Синева
Выкалывает из меня живительное слово,
Не трогай и не трать пожалуйста слова,
Ты слышишь, говорю тебе не трогай.

Не трогай ни теперь, ни впредь,
Они тебя раздавят, ты песчинка,
Лежащая у ног живого сфинкса,
Зачем же мне в твои глаз смотреть?

Аксиома

Мы раньше начинаем плакать,
Чем говорить простейшие слова,
Но вот когда проходит слякоть,
Какие мысли нам рождает голова.

* * *

Во мне во сне Мадонна усыпала,
Плыла в ночи, как ясным днем.
(Авто - последнею купелью для Мадонны.)
Плыла над фонарем, над пустырем.

Никто не приходил к ней на поминки,
Она плыла одна и не спеша
(Стекло авто ей было чистым нимбом,)
Она плыла по облакам эфирно-зыбким,
Ей вслед смотрела моя тихая душа.

Еще там были клейма облаков зеленых,
Апостолами были её цветы:
Пять Алых Роз, пять Белых Роз Бутонов,
Два остальные – зелено-пусты.
Плыли над ней во мраке полутона.

Какие странные мне снятся сны,
Сны, подсознание казны, которая не иссякает.
Хочу читать – зачем-то вы даны?
Но в азбуке моей, наверно, букв каких-то
не хватает.

Ты можешь опоздать

Укради ты для меня подкову,
Я же постараюсь удержать.
Время на расправу слишком скоро
Но быть может... Все-таки... Как знать...

Первой желтизны скупая морось
Поплыла линялостью платка,
На крыло поставив свою молодь,
Аист ветру отдает бока.

Спас скатился... У окна Успенье,
Богородичных поминов череда,
И своим настырно наглым семем,
Мне в подол уткнулась череда.

Я гляжу на медный таз с вареньем,
Осы продолжают досаждать,
Август обволакивает тленьем...
Укради – ты можешь опоздать.

Весна

Весна. Проталина. Оттаяло. Оттаяла.
Негромко зазвучала песнь,
Чистейшей бирюзовою проталиной,
Под ней осталась зимней мути взвесь.

По детски просто и неистово,
Наивно и немножечко смешно
Искрилось солнце в лужах искренне
И золотило позументом толокно.

И с наглостью пушистой первоцвета
Душа рвалась и ожидала лета.

* * *

В прохладе комнат я совсем одна,
В уюте занавешенно-гардинном
Лишь выглядите некартинно:
Подруга «Осень», девочка «Весна»
И «Лето», всему знающее цену,
И ты, познавшая измену
Опустошенная «Зима».

Пожалуй все не так уж скверно,
Ведь тень от черной птицы за окном
Взметнулась благородной серной
И освятила опустевший дом
И все что было безнадежно пошлым
Вдруг оказалось просто прошлым
И смытым словно пыль дождем.

* * *

Каких степей венозный ветер,
И пенистая кровь хазар,
Могли обузить и засетить,
Меня на твой миндальный взгляд.
Уже не первое полетье,
Но сколько не смотрю назад,
Каких же тундр ледящий ветер,
Тогда шепнул: к тебе нельзя.

* * *

Неясность сумеречных меж
И контражур ограды
В окладе золотом был свеж
Секирой клен над садом.

Колени теплые крылец
У лужи рукомоя,
То ли на них, а то ли меж
Сидели тихо двое.

Не спешно в узелок собрав
Остатки фиолета,
День отправлялся на вокзал
Каликой без билета.

* * *

Пришла в Москву весна,
Немного рано, но зима была суровой.
У ног моих лежит и щурится она,
Мурлыкает спасительным мне словом.
Безделицы какие-то несет,
Мурлыкает, что твой Чеширский кот
И растворяется, оставшись лишь улыбкой
На гребне снега лиловато-зыбком,
На синем кобальте его теней.
Неужто от того, что ночь короче, день длинней?

* * *

Камешек брошу в воду:
От него на воде разводы.
Сомкнулась вода и не видно:
Камень упал или плещется рыба.

Так и вчерашняя страсть
(Чтобы не стала дыбой)
В память должна упасть.

Только круги разводы
Оставят времени воды.
Останутся только круги-
Совести жгучей долги.

О чем угодно, лишь не о тебе

О чем угодно, лишь не о тебе,
Уже готова крикнуть: будь ты проклят!
Опять чеканится твой профиль,
Как на монеты серебре.

Уже не снишься, а приходишь наяву,
Скажи зачем мне эти наважденья?
Ни горечи ведь нет, ни вожделения,
Кто эту Лету дал, в которой я плыву?
И где желанное забвенье?

* * *

Опять я странница с почти пустой сумой:
Не велика моя поклажа -
Лишь горстка слов, не самых сладких даже
И кровью несколько написанных холстов.
И в горле ком, но дело ведь не в том -
Душа еще звучит оркестром.
А вот фальшивишь ты, и взял неверный тон
К тому же перепутал панихиду с мессой.

* * *

Вновь сплошные перроны,
Перегоны, разъезд,
И стал иссиня черным
Златокованый крест.
Вороненою сталью
Осеняет опять,
Заставляет слова,
Как ребенка качать.
Я колени склоняю,
Опускаю чело
И встаю перед дверью
От которой светло.

* * *

И твой приход, и твой уход
Всегда подобие погрома,
Ведь знаю не унять огня,
Когда горит вокруг солома.
Как в детстве, Ночью Воробьиной -
И жуть, и глаз не отвести -
Вонзались молнии в овины,
Готовые с ума сойти.
А утром - только запах терпкий,
Нароспашь все: душа и шкаф,
И от тебя лишь горстка пепла,
И звон бессонницы в ушах.
А все-таки немного жаль,
Когда кончается пожар...
От тонких переплетов скрепки
В золе, обуглившись, лежат.

* * *

Неужто по подобью своему,
Ты сотворил мою шальную душу,
Когда гляжу в ночную тьму
И от акафистов удушье.
Неужто я твое подобье,
И червь сомненья гложет и твое подлобье.

* * *

Швыряя в лицо обвиненья,
Ты давишь руками стекло,
И то, что казалось сомненьем,
Кровавым ручьем потекло.

Открыты запоры и шлюзы,
И то, что казалось эфес,
Окажется длинным оружьем
С коротким названием – спесь.

Оно не уколет другого,
Бескровно, как тонкий клинок,
Твое ядовитое слово,
Тебя в подреберье кольнет.

Без стекол, разбитая рама,
Сама подытожит черту:
«Неимут умершие сраму» -
И станет подобьем кресту.

* * *

Скалистый лоб, миндальные глаза,
Два росчерка пера надлобья,
У твоего склоняюсь изголовья,
И пью, что пить не должно и нельзя.
Не может не испить осоку стрекоза,
Увидев в зеркале воды свое подобье

Причастие

Иду к тебе, как на последний суд,
Куда девалась дерзость разбитная,
Молчу, слова меня сегодня не спасут,
К тому ж я равных слов тебе не знаю.

Лекала тела опрокинув власть,
Последний раз иду тебя украсть
У делового кабинета,
Раскаянием деятельным всласть,
Земные нарушая и законы, и запреты.
Последний раз хочу тебя украсть,
У той знакомой, что в углу картины,
И увести сквозь бутафорские витрины,
Туда, где постигая ипостась,
Мы будем пить иные вина.
Где странное подобие стола,
На склонах снег хамелеонный,
С заходом солнца станет вдруг зеленый,
И елей в слезах липкие тела,
К причастию причастны окрыленно.
С тобой склонившись в деисусном чине,
Все осветив, не выгорим дотла.
Там благостность и чистоту ектеньи,
Как серебро на фоне темно-синем
Возносит к небу ели тонкая игла.

Притихшие потом вернемся к дому,
В сомненья вновь укутаем тела,
Гадая в изумлении бездонном,
Откуда на стопах еловая смола.

* * *

Коль ты сподобил на такое чувство,
Еще в одном сподобь иль просвети:
Скажи, где взять мне силы иль искусство,
Чтоб это дивный крест нести.
А то упорный труд сизифов,
Как на иконе старая олифа,
Твой изначальный лик скрывает по пути.

Девочка колдует на асфальте

Девочка колдует на асфальте
Городская, юркая синица,
Ромба-платья, пирамиды-платья,
Угловаты волосы и лица.

Девочка колдует вдохновенно,
Вдруг стремглав на голое колено,
Росчерк – угловато, но мгновенно,
Рыцарь из асфальтового плена.

Только башмаки здесь так не кстати.
Нам бы всем пройти, не оступиться.
Девочка колдует на асфальте -
Дайте угловатой сказке сбыться.

* * *

Ах, сколько простеньких вопросов,
В потоках водостоков!
«А что ты любишь более всего?» -
                                      «Его!»
Ах, сколько простеньких ответов
У завываний ветров!
Но исключить бы из ответов лесть,
Ведь это в сущности возможно,
И лишь один не многосложный -
                                      «Он здесь!»
Ах, сколько простеньких советов,
У богословов и поэтов,
Как будто и без них мне не понять -
                                      «Унять!»
Я закрываю тихо веки,
И ныне присно, и вовеки,
Как твердь -
                                      «Гореть!»

* * *

Вот все приметы: нож упавший,
Порывом ветра раскупоренный проем,
Размеренно фитиль мигавший,
Мне выдали надежду на заем.

Вот все приметы. Что я суеверна?
И тихо опускаю рукава,
Мой званный гость и ангел мой неверный,
Ты на явление имеешь все права.

Крылом нечаянно, небрежно,
Тебе ведь не нужны ключи,
Открой вдруг дверь, будь вихрем снежным,
Будь говорлив. А хочешь - помолчим?

Мы помолчим с тобой о лихолетье,
И не отринув рук и глаз,
О том как быстро вырастают дети,
Мы помолчим с тобой о нас.

И скинув будничные тоги,
Течению вручив весло,
Мы уплывем премудрые, как боги,
Постигшие мирское ремесло.

* * *

Все запорошено. Все занавешено.
Хочешь куском. А не хочешь, так режь его!

Как ни крути все равно оно комом,
Только таким, чтобы вызвать оскому.

И довершеньем оскомы абсурда,
В пенье бумаг утопилася урна.

Всё занавешено. Всё запорошено.
Только вдруг тема приходит непрошено.

В чем то старинном, но очень поношенном,
Окна открыты, но все перекошено.

Окна глядят уже ставкою очною,
Тихо вскрывая мне область височную.

Пятым плыву обводным океаном,
Вымыслом ясным, словесным кальяном,

Все по наитью, порывом, невзвешено,
Залпом, свободно, открыто и бешено.

Залпом, всё залпом, всё залпом, всё залпом.
Утро опять наступило внезапно.

Полнолуние

Что ты делаешь сегодня ночью -
Спишь?
Все запоры до упора -
Не проскочит мышь?
Занавесишь занавески -
Бред!
Не удержишь занавеской -
Лунный свет.
Что я делаю сегодня ночью -
Жду.
Наступает полнолуние -
В моем саду.
И за штору вместе с светом -
Вслед,
Не ведуньей, не колдуньей -
Нет.
Я иду в твой затаенный -
Дом,
Чтобы быть твоим заветным -
Сном.

О главном

Плыла, я долго видимо плыла -
Не по течению.
Жила, я долго видимо жила -
Не по учению.
Но вот когда пришла пора –
Набросить саван,
Я научилась говорить -
О главном.
Когда, как агница иду -
К забою,
Я научилась говорить -
С собою.
Жива, пожалуй что жива -
Надеждой,
Еще являются слова -
На зыби снежной,
Права, ещё имею я права -
На вереск,
Пока люблю, пока жива -
Надеюсь.

* * *

Огни заката
Догорали,
Дул ветер.
Ветер дул.
И чьи-то руки
Из рояля,
Носили музыку к пруду.
Дул ветер.
Ветер дул.
Давид играл.
А слушал музыку Саул.
Дул ветер.
А Давид играл.
На гуслях.
Может быть на флейте.
Какая разница на чем.
В песочнице играют дети.
И ветер вроде ни при чем.
Нет, ветер дует.
Будет дуть, как дул.
Где тот Давид?
Где тот Саул?

Вместо послесловия

Яблочная диета

От яблока я откусила чуть-чуть,
Не змий, а сама виновата,
О как же божественно сладок был вкус,
И как же горька мне расплата.

Одна и отнюдь я не в райском саду,
И даже «Копейку» закрыли,
И где же найти этот сладостный фрукт,
Или искусителя змия.

На улице только немытый абрек,
Он гордо торчит у пригорка,
Где только арбузы, арбузы и «мент»,
И мусор - арбузная корка.

Кому то наверное сладок арбуз,
А мне же арбуза не надо,
Хочу я отведать и лучше не раз
Тот фрукт, что из райского сада.

Зачем же я ела запретный продукт,
Уж лучше не знать его вкуса,
Скажу тебе честно, надкусанный друг,
Боюсь я слюной захлебнуться.

Как я гадостно болею

Как я гадостно болею
Без тепла и без любви,
И растут на мне обиды,
Как поганые грибы.

Когда я тебя не вижу,
У меня на сердце грыжа,
А когда тебя я вижу -
У меня мозги, как жижа.

Я конечно понимаю,
Что ты мне их размягчаешь,
Одного не знаю я,
Что же ты любовь моя?

* * *

Слово лечит,
Слово учит,
А иных словами пучит.
На слова ты нынче спор,
Видно кончился запор.

Килька в томате

Окунулась в что-то я:
Здрассьте, вот те нате.
И лежу консервой я-
Килькою в томате.

Вот сварганила продукт
Никому не нужный:
Ни к обеду ни подашь,
Ни на званный ужин.

Пользы нету от него
(Может даже вредный),
И к тому же вкус его
Очень непотребный.

Что ж я сделала с собой,
Что створила братцы:
Нет, от соуса того
Надо отмываться.

Поднимусь сегодня я,
Глазоньки промою,
И как раньше поплыву
Рыбкой золотою.

Поплыву я золотой
Рыбкой, как и ране,
Ну а лучше поплыву
Милою пираньей.

Ожидание

Как несносно ожиданье
У распахнутых дверей,
Или выйди окаянный,
Иль закрой свою ты дверь,
Коль стучите - вам откроют,
Кто сказал не в бровь а в глаз,
Я стою перед тобою,
Может даже битый час.
Я стучу - а ты не слышишь,
На ухо ты что ли туг,
Нагишом перед тобою -
Ты еще и слеп мой друг.
Распрекрасная картина,
Развеселенький портрет,
Выбрала ты друга Нина -
Ухо только половина,
Да еще и глаза нет.

* * *

Смотрю я в зеркало и задаю вопрос,
Жизнь эта шутка иль всерьез,
И в нем же нахожу ответ,
Коль бьют тебя – всерьез,
А коли ты, то шутка - спору нет.

* * *

Нет, все, довольно этак жить,
У моря ждать погоды,
И воду в решете носить.
Попробовала встать перед иконой -
А Господа не вижу,
Лишь сюжет знакомый.
И снова жду у моря я погоды,
И воду в ступе я толку,
И в решете ношу я воду,
И проторенную троплю тропу.

* * *

Опять ты смотришь по бычачьи косо.
Вот что скажи тебе не так,
Перебрала я для тебя сегодня просо,
А завтра видно буду веять мак…
А время между тем идет к покосу,
И каждый соберет, какой посеял злак.

Телеграфное

Прощанье состоялось,
Вынос тела еще нет,
Целую в лоб.
= Любивший некогда Поэт. =

Злые мысли прочь гоню

Злые мысли прочь гоню:
Уходите гады,
Как сегодня я добра –
Аж до беспощады.

Как сегодня я добра:
Слово – крест из серебра,
Слово – кол осинов,
Не по злобе я вгоню,
И не в грудь, а в спину.

Это ж я тебя лечу:
Серебро – лекарство,
Слово к спинке примочу
(Доверяй мне как врачу),
Глядь – и боль погасла.

Как же я к тебе добра,
Ты не видишь что ли?
Что ж ты корчишься, родной,
Отбиваешься ногой -
Неужели больно.

Это ж я тебя любя,
Это же я пользы для -
Польза вся невкусна,
Это ж я не для себя
В спину бью тебя долбя -
Это ж для искусства.

* * *

Ни пишется, ни курится, ни пьется,
А лишь лежится, в потолок плюется.

Нина Лескова

От ненастья рукава

2003

I

II

III